 НЕКРОПОЛЬ КАК ВОПРОС НАЦИОНАЛЬНОЙ ПАМЯТИ
По словам историка Н.И. Костомарова, «издавна могилы родителей и предков были святыней русского народа, и князья наши, заключая договор между собой, считали лучшим знамением его крепости, если он будет произнесен на отцовском гробе».
В старину самое кладбище называли «родительским местом». И всякий умерший, хотя бы это и был молодой человек, как считалось, «отправлялся к родителям», то есть присоединялся к роду, к предкам, и сам, таким образом, становился одним из «родителей».
Древнейшие известные нам памятники материальной культуры связаны с погребениями мертвых и отражают представление людей о загробной жизни.
Язычники вятичи не всегда погребали умерших под курганами. До XII века они всех покойников непременно сжигали.
Главной же ценностью земного существования у славянских племен являлась семья, дом и, конечно же, домашний очаг как символ благоденствия семьи. Вот почему, отправляя покойного в мир иной, когда уже стали хоронить в курганах, сродники снабжали его символическим образом загробного очага – горшком с углями.
Согласно христианскому вероучению, кладбище – священная земля, нива Божия, где умершие ждут воскресения в час Страшного Суда.
Для общего поминовения мертвых в Русской православной церкви установлены Родительские субботы. Дни поминовения связаны с годовым Пасхальным циклом.
Пасхе – дню Воскресения Христова - предшествует семь недель Великого поста. Последняя неделя перед постом – традиционная русская Масленица – по церковному календарю называется сырной седмицей. Суббота перед сырной седмицей - это Вселенская Родительская суббота. В этот день «память совершают всех от века усопших православных христиан». Поминовение мертвых совершают также во вторую, третью и четвертую субботы Великого поста. Пятая Родительская суббота - Троицкая, накануне пятидесятого дня от Пасхи - дня Святой Троицы.
Кроме того, в Русской Православной Церкви поминовение усопших совершается в Радоницу: это вторник Фоминой недели, следующей за Пасхальной Светлой седмицей. По словам Иоанна Златоуста, в этот день «Господь Иисус Христос сошел к мертвым, потому здесь и собираемся мы».
Как и в большинстве европейских государств, русские кладбища XVIII-начала XX вв. находились в ведении духовного начальства и носили строго конфессиональный характер (православные, католические, лютеранские, магометанские, еврейские, персидское и т.д.). Каждая вероисповедная община имела свое кладбище. Например, раньше существовал такой обычай в Москве – хоронить землячеством и на кладбище, расположенном по дороге в родную губернию покойного. Поэтому, например, смоленских часто хоронили на Дорогомиловском кладбище, калужских и тульских – на Даниловском и т.д.
Закон запрещал духовенству использовать кладбищенскую землю для иных целей, кроме погребения умерших и возведения храмов и часовен. Тесная связь между кладбищенским и церковным строительством объясняет, почему многие материалы по истории кладбищ можно найти в литературе, посвященной храмам.
Многие ценные материалы исследователь некрополей может найти и в периодике. Повышению внимания к старинным некрополям как историческим и художественным заповедникам способствовали работы Н.Н. Врангеля по петербургским и Ю. П. Шамурина по московским кладбищам, так же как и издание знаменитых саитовских «Некрополей».
После революции потеряла смысл социальная топография кладбища, их разделение на «богатые» и «бедные», как и существование внутри них особых участков – разрядов, различавшихся по стоимости погребения. Наконец, изменилось отношение к надгробию как художественному произведению, сочетающему выразительные средства архитектуры, скульптуры, геральдики, эпитафии.
В результате многие тысячи памятников остались без родственного ухода и присмотра. Приходить на кладбище и ухаживать за могилами «врагов народа» означало подвергнуть себя возможным репрессиям.
Заброшенные кладбища сделались добычей мародеров. Грабеж и осквернение могил и склепов, ставшие в первые послереволюционные годы обычным явлением, оказались возможными не только из-за отсутствия надежной охраны, но и как следствие широко распространившейся морали вседозволенности и анархии. Элементарно понятые идеи социальной справедливости и классовой борьбы вызывали резко отрицательное отношение к «богатым» памятникам и могилам экспроприаторов.
Таким образом, события после революции существенно изменили отношение к кладбищу как принадлежности семейного, родового быта. Крупные социальные потрясения нового века и невиданные по масштабам военные бедствия стали причиной множества братских захоронений. Появилась принципиально новая форма массовых захоронений. Неудивительны поэтому случаи, когда, когда воин числится похороненным в двух, а то и трех братских могилах на разных кладбищах, или даже на одном. Например, на Востряковском на двух мемориалах значится около двадцати имен одних и тех же людей, на Рогожском таких захоронений с полтора десятка.
Справедливости ради надо отметить, что десакрализации кладбища способствовал наметившийся еще в середине XIX века утилитарно-прагматичный подход к месту погребения. Из места, хранящего тайну загробной жизни, кладбище превращалось в элемент организованного городского хозяйства. Неудивительно, что после революции кладбища превратились в своеобразные каменоломни, где добывался полированный камень дорогих и редких пород для строительства метрополитена, в частности.
Сегодня, когда отношение к смерти снова меняется, и отчасти подвергается виртуализации, как никогда раньше актуальны вопросы: чему нас учит собственная история? И что мы можем сегодня позаимствовать из прошлого?
РЕЛИКТОВЫЕ ПОГОСТЫ
Начиная со второй половины XVIII века приходские кладбища, расположенные в черте города, перестают быть местами захоронения умерших.
С 1750-70 годов основными местами захоронений в Москве стали общегородские кладбища.
К концу XIX века захоронение умерших становится регламентированным до такой степени, что положения о кладбищах и погребении составляют особый раздел в Своде Законов Российской Империи. «Правила по устройству московских кладбищ», изданные в 1913 г., запрещали «ездить по кладбищ на велосипедах, ходить с собаками, петь песни, устраивать игры, а также производить другие неблагопристойности в нарушение благоговейной тишины».
Если родственники переставали следить за могилой, памятник, по прошествии определенного времени, сносили. Срок устройства новой могилы на непосещаемом участке в России был установлен в тридцать лет после предыдущего погребения. Потеря информации о покойном на надгробии – чаще всего с самим надгробием – означает и утрату собственно могилы: если она становится безымянной, это равносильно ее исчезновению. Заметим, что и сегодня восстановить бывшую могилу или сделать новое захоронение в том месте, где уже давно не хоронят, задача довольно непростая.
Большинство дореволюционных кладбищ, за исключением монастырских, пережили советский период. Они существуют и поныне. Какие-то из них были несколько урезаны по краям, какие-то, напротив, увеличились по площади. Совершенно ликвидированы в 1930-60 годы были Лазаревское, Семеновское и Дорогомиловское кладбища. Донское – единственное сохранившееся в Москве монастырское кладбище.
По-прежнему действуют в Москве бывшие сельские кладбища – Измайловское, Ивановское, Владыкинское, Капотненское, Люблинское, Останкинское, Перовское, Старо-Покровское, Богородское, Ясеневское. Многие большие московские общегородские кладбища – Кунцевское, Троекуровское, Кузьминское, Головинское и другие – это разросшиеся в советское время бывшие приходские сельские.
Выше мы уже коснулись темы конфессиональных разделений кладбищ в Российской Империи. Приведем еще несколько показательных, даже экзотических примеров.
В 1799 году в Петербурге около церкви Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове по повелению Павла I было устроено небольшое кладбище рыцарей Мальтийского ордена, гроссмейстером которого он был. 18 августа 1807 года прах погребенных здесь рыцарей тайно, ночью перезахоронили на Смоленском кладбище.
О дальнейшей судьбе этого захоронения ничего не известно.
Существовало также Спасо-Преображенское или Фарфоровое кладбище, где поначалу хоронили работников Невской порцелиновой мануфактуры, известной нам сегодня как легендарный Императорский фарфоровый завод. Большинство захоронений, за редким исключением, погибли при полном уничтожении кладбища в 1930-ые годы.
Выборгское римско-католическое кладбище оказалось также полностью уничтоженным в 1930-ые гг. От таких кладбищ, как Аптекарское, Карповское, Колтовское, Вознесенское, уже в XIX веке не осталось и следа. Однако отдельные памятники и надгробные плиты можно было встретить вплоть до начала XX столетия на месте Сампсониевского, Ямского, Благовещенского кладбищ. Окончательная гибель наступила лишь в 1930-ые гг., когда были уничтожены многие храмы, при которых существовали первые петербургские некрополи.
Московские старообрядцы стали погребать своих умерших на отдельных погостах практически сразу вслед за никоновскими реформами. Типичное старообрядческое родовое захоронение устраивалось так: крепкой кованой оградой, обычно на каменном цоколе, огораживался участок аршин 30-50 в квадрате. На противоположной от калитки стороне участка устанавливался большой мраморный или гранитный крест на широком основании, на котором было написано чей род здесь лежит, а перед крестом в ряд или два выстраивались могучие надгробия-саркофаги, на которых уже подробно излагались сведения об умершем, с указанием даже дня ангела покойного. Примером старообрядческого кладбища, где еще можно найти подобные захоронения, является Рогожское кладбище в Москве.
ЭПИТАФИИ КАК ЗЕРКАЛО ОБЩЕСТВА
Эпитафия может служить отчасти источником для характеристики современного ей общества. В прошлом эпитафии содержали массу исторических, биографических, генеалогических сведений. Жанр скульптурного надгробия, давший русскому искусству в эпоху классицизма ряд первоклассных произведений, предназначался для родовых фамильных усыпальниц, кладбищенских церквей, а чаще для открытого пространства некрополей.
Основное место на плоскости плиты занимает текст эпитафии. Как правило, он начинается с указания даты кончины «в лето от рождества Христова», при этом нередко указывался не только день, но и час. Далее подробно перечислялись чины и звания погребенного, его награды и в заключение указывалось, когда он родился и какое число лет, месяцев и дней прожил. Последовательность элементов эпитафии иногда менялась: с середины XVIII века она начиналась обычно словами «на сем месте» или «под сим камнем погребен», - но все составные клише текста присутствовали, сохранившись до середины следующего столетия. Убористый текст, занимающий до двух десятков строк, начертание шрифта, его плотность, соотношение с пространством плиты сами по себе производят определенный художественный эффект. Над картушем с эпитафией на плитах XVIII века часто изображался дворянский герб. Геральдическая мантия с короной, щит, лента с девизом занимают иногда большую часть плиты. В отличие от формализованного текста эпитафии, гербы придают памятнику индивидуальность и неповторимость.
Отметим отдельно, что на купеческих могилах, как правило, нет эпитафий. Там чаще всего выбита молитва или цитата из Писания.
По-видимому, эволюция форм надгробия в Петербурге проходила менее интенсивно, чем а Москве. Уже в 1760-е гг. в древней столице появляются белокаменные саркофаги с пышной барочной резьбой, эффектность которой подчеркивалась раскраской. Ничего подобного в Петербурге не было. Эпоха барокко отразилась лишь в усложнении орнаментации, насыщенности пластического декора надгробных плит.
К началу XX века уже не знатная родословная, а, прежде всего, величина состояния определяет положение человека, что, безусловно, сказалось и на художественных вкусах оформления надгробий.
И СНОВА О ДРЕВЕ ЖИЗНИ
Древу Жизни мы уделяем большое внимание в разделе Мифы и Легенды.
Здесь же хотим обратить Ваше внимание на два символических примера.
Типично масонская форма надгробия - обрубленная акация из камня. Такие масонские захоронения можно увидеть и сегодня на территории Донского монастыря.
А вот признанный образец художественного синтеза в мемориальной архитектуре начала XX века – надгробие А.И. Куинджи на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге. Символика памятника многозначна. Гранитный портал с резьбой «звериного стиля» древних викингов обрамил мозаичное панно с изображением мифического Древа жизни, на ветвях которого свивает гнездо змея. Надгробие сооружено в 1915 году по проекту А. В Щусева, создателя ленинского Мавзолея в будущем, а мозаика набрана в мастерской В.А. Фролова по эскизу Н. К. Рериха.
Таким образом мы снова встречаем Древо жизни как символ человеческой надежды на бесконечность Вселенной.
И памяти о всех кто был и всех, кто будет.
|
